Ирина Королева оспаривает это решение
— Дима — сын моего племянника, внук моей покойной сестры. Я мальчику двоюродная бабушка, — рассказывает Ирина Леонидовна. — Племянника Антона посадили за бытовое убийство на 9 лет, когда Диме было всего 4 месяца.
С женой Катей у них не был зарегистрирован брак, но племянник признал свое отцовство. После того как он оказался за решеткой, ребенка помогала воспитывать Катина мама. Когда она умерла, Катя отвезла сына к бабушке, которой было 80 лет.
Но потом и ее не стало.
В декабре 2015 года проходящий мимо полицейский увидел мальчика сидящим голышом на подоконнике открытого настежь окна, в то время как его мама распивала спиртные напитки. Так получилось, что Ирина Леонидовна оказалась единственным близким человеком, способным позаботиться о ребенке.
— Мальчику тогда было чуть больше двух лет. Диму передали мне на месяц и забыли о нем. Я взяла от матери ребенка доверенность и воспитывала мальчика, пока в июле 2017 года не установили опеку, и я стала законным представителем Димы, — рассказывает пенсионерка.
— Что стало с его мамой?
— Катя была наркозависимой, когда у нее умерла мать, она совсем съехала с катушек. У нее был условный срок, но она не выполняла условия по ограничению свободы. В результате в 2017 году ее посадили за организацию наркопритона. В квартире, где они жили, были жуткие условия. К счастью, малыш там пробыл недолго, около трех месяцев.
Видя, что Катя катится по наклонной, Ирина Леонидовна убедила женщину переоформить квартиру на сына Диму. Пенсионерка считала, что с Катей в любой момент могло случиться все что угодно. Она эту квартиру могла попросту пропить или подарить жилье кому-нибудь из собутыльников.
— Сложно было управляться с мальчиком?
— Непросто. Дети у меня выросли, внуки тоже уже взрослые. Я расслабилась, жила в свое удовольствие. А тут на руках оказался малыш. Мне привезли его в декабре, перед самым Новым годом. Он был как Маугли. У него не было ничего — ни одежды, ни игрушек.
7 января, на Рождество, в доме собрались родные, посмотрели на Димку и сказали: «Ну как его можно отдать в детский дом? Он ведь нам не чужой!» А у меня, если честно, были сомнения, я думала: а вдруг не справлюсь? Постепенно мы привыкли друг к другу. Дима стал ходить в детский сад. У него там появились друзья. Сейчас я вожу его в музыкальный кружок, где он учится играть на синтезаторе.
Также он посещает занятия по ритмике и рисованию. Я ему много читаю, стараюсь его развивать, чтобы он не повторил судьбу своих родителей.
Мальчик с рождения не знает, что такое казенный дом, он — домашний ребенок. В семье его любят и заботятся о нем.
— Как он вас называет?
— Илика. Такое вот придумал мне новое красивое имя, когда «р» не выговаривал. Та старенькая бабушка, с которой он некоторое время жил, была «бабой», а я стала Иликой. Когда Диме в детском саду говорили: вон за тобой бабушка пришла, он отзывался: «Это не бабушка, а Илика». Так меня и в детском саду стали звать.
— Когда начались проблемы с опекой?
— Я возмущалась, когда требовалось сдавать отчеты. Говорила: ну какой в них смысл? Индексации нет, а инфляция идет…
Потом у нас возник новый конфликт. Опека настаивала на том, чтобы выписать из квартиры Катю, маму Димы. Говорили, она, мол, мальчику никто, лишена родительских прав.
Я была законным представителем Димы, сказала, что не буду Катю выписывать из квартиры, ведь она там была прописана с самого рождения. Освободится из колонии, где ей жить? Она все-таки является биологической матерью Димы.
Решила: пусть, когда вырастет, он сам решает, выписывать мать из квартиры или нет. После всех моих возражений меня стали преследовать.
Квартира, где жили родители Димы, по словам Ирины Леонидовны, была в ужасном состоянии. Там был настоящий притон. Пенсионерка сделала в ней косметический ремонт и решила сдать одну из комнат дальним родственникам, семье с детьми.
— Смежная двухкомнатная квартира была на первом этаже, раньше там был проходной двор, мне страшно было оставлять ее без присмотра. Могли ведь и дверь выбить, и окно выставить.
И я решила сдать ее сначала на безвозмездной основе, а потом за 6 тысяч рублей Катиным родственникам, — говорит Ирина Леонидовна. — Глава семьи был наполовину узбек, наполовину украинец. Он приходился Кате троюродным братом по украинским корням. Его жену звали Надира.
Я хотела, чтобы они присматривали за квартирой, и решила, что из арендной платы буду оплачивать коммунальные услуги.
Постепенно, по словам Ирины Королевой, они подружились с этой семьей. У квартирантов было трое детей. Их мама, Надира, иной раз помогала пенсионерке с мальчиком. Забирала Диму из детского сада, сидела с ребенком, когда ей нужно было сходить в поликлинику.
— Это очень добрая, порядочная женщина, причем в опеку я принесла на нее прекрасную характеристику. Потом был какой-то рейд, и представители опеки написали, что я передала мальчика на воспитание этой женщине, непонятно, мол, кому, каким-то выходцам из Средней Азии.
— Откуда они приехали?
— Из Узбекистана. Это очень образованные люди. Старший сын у них окончил в этом году московскую школу с серебряной медалью. Поступил у себя на родине в летное училище. Все ребята у них отличники. Они научили Димку гонять на велосипеде, а средний их сын стал для Димы лучшим другом.
В пресс-службе Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы между тем сообщили, что 30 октября 2017 года специалисты проводили обследование квартиры, которая принадлежала Диме, и выяснили, что в ней проживают по договору безвозмездного пользования и временно зарегистрированы посторонние иностранные граждане, приезжие из Узбекистана.
«Ирину Королеву предупредили о том, что несогласование с опекой факта сдачи имущества мальчика и отсутствие перечислений средств с дохода от сдачи квартиры на его счет являются нарушением закона, — объяснили в пресс-службе. — Также в ходе профилактической беседы ей были даны разъяснения по вопросам корректного оформления документов».
Сотрудники опеки шесть раз предупреждали опекуна о недопустимости нарушения имущественных прав ребенка и просили их устранить (требования в актах обследований, письменные уведомления)».
Деньги, полученные от аренды, за исключением оплаты «коммуналки», Ирина Леонидовна перечисляла на банковский счет Димы. Но выяснилось, что мальчик как сирота был освобожден от уплаты ЖКУ и деньги за коммунальные услуги должны были поступать на его счет.
— Я этого не знала. И мне никто об этом не сказал, — говорит, в свою очередь, Ирина Леонидовна. — Дело в том, что Диме хоть и принадлежала квартира на улице Москворечье, которую ему подарила мать, сам он зарегистрирован был по другому адресу.
Мальчик был прописан у отца, в доме на Пролетарском проспекте, это наша старая семейная квартира, где и я имею в собственности половину квартиры. Я ходила в МФЦ, и там мне сказали, что льготы Диме как сироте положены только по месту прописки.
27 марта 2019 года состоялся консилиум ГБУ «Центр «Детство», на котором по запросу отдела социальной защиты населения района Царицыно рассматривалась ситуация в приемной семье Ирины Королевой.
Было сказано, что пенсионерка скрыла от специалистов органов опеки и попечительства, что у ребенка есть в собственности на основании договора дарения от 07.07.2017 г. двухкомнатная квартира.
Опекун длительное время ее сдает в пользование посторонним гражданам без разрешения опеки.
После проверки отчета за 2018 год было установлено, что указанная в договоре аренды ежемесячная сумма в размере 6 тысяч рублей на счет ребенка поступает частично. Сумма задолженности составила 45 тысяч рублей.
Было отмечено, что стоимость аренды была существенно ниже рыночной, что также нарушало имущественные права несовершеннолетнего.
В результате члены консилиума посчитали возможным отстранить Ирину Королеву от исполнения обязанностей опекуна.
— Сказали, что я сдала квартиру, не согласовав договор аренды с опекой. Чтобы ее сдать, надо было собрать кучу документов. Когда я собрала все необходимые бумаги, они мне отказали, — говорит пенсионерка.
Специалисты соцзащиты, в свою очередь, говорят, что Ирина Королева предполагала сдавать в аренду комнату, которая является запроходной (изолированной, куда можно попасть через смежную комнату) в двухкомнатной квартире, а предполагаемые наниматели будут пользоваться всем жилым помещением, что ухудшит состояние имущества несовершеннолетнего ребенка.
— Мне указали, что в ЦИАН, например, аренда «двушки» — от 25 до 35 тысяч рублей в месяц. Но это надо еще смотреть, какая квартира.
Та, что досталась Диме, была совсем старой, хрущевка, на первом этаже, — объясняет пенсионерка.
— Чтобы сдать квартиру за 35 тысяч, в ней надо делать капитальный ремонт, обставлять хорошей мебелью, устанавливать стиральную и посудомоечную машины. У меня не было таких ресурсов.
Между тем претензии со стороны опеки к Ирине Леонидовне только росли. Бабушка подрабатывала стоматологом, иной раз оставляя Диму на несколько часов своим квартиросъемщикам. Бывало, что Надира забирала мальчика из детского сада.
А однажды в квартиру, где снимали жилье граждане Узбекистана, нагрянула полиция. Диму вместе с Надирой доставили в отделение полиции и стали выяснять, где сейчас находится опекун ребенка.
А саму Ирину Леонидовну обвинили в передаче опекаемого мальчика третьим лицам.
«В марте 2019 года из комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав в орган опеки поступила информация о том, что подопечный был обнаружен полицией без законного представителя в квартире, которая сдается опекуном посторонним иностранным гражданам, — сообщили «МК» в пресс-службе Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы. — Специалисты разъяснили опекуну о недопущении оставления подопечного с посторонними лицами, так как это является нарушением обязанностей опекуна. Несмотря на предупреждения, опекун неоднократно передоверяла посторонним иностранным гражданам забирать ребенка из образовательного учреждения».
Ирина Королева с обвинениями не согласилась, сославшись на то, что у многих мам есть помощницы и няни. Надира ей помогала лишь эпизодически. Это не противоречит закону и Семейному кодексу. Жизнь мальчика не подвергалась опасности. Права ребенка она не нарушала.
Ирина Королева с внучатым племянником. кадр из видео НТВ
— В конце мая 2019 года Диму у вас едва не забрали?
— Мне позвонили из опеки и сказали: «Приводите ребенка со всеми документами. Вы отстранены. Есть постановление, управа подписала».
Оказывается, в департаменте был консилиум по рассмотрению вопросов предотвращения возвратов детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, города Москвы из семей опекунов (попечителей), приемных родителей, на который меня не пригласили.
Управление социальной защиты Царицына постановило лишить меня статуса опекуна. Я побежала в детский сад, там увидела заведующую, которая стояла с круглыми глазами. Все детишки спали, а мой Димка стоял испуганный, ждал.
Заведующая говорила по телефону с сотрудником опеки: «Ирина Леонидовна подошла, но я не могу ей не отдать ребенка, у меня на руках нет письменного распоряжения». Если бы они раньше пришли с этим распоряжением, то забрали бы Диму, он оказался бы в детском доме.
— Вы тогда как раз собирались на отдых, на море?
— У нас на руках были билеты, мы уже собрали чемоданы, должны были улетать в Турцию. У Димы был день рождения. Я хотела сделать ему подарок. Если бы они мальчика забрали и вместо моря он попал бы в детский дом, я не знаю, что было бы с его психикой. Опека о нашем отъезде была предупреждена. Они знали, что мы уезжаем.
Но тем не менее написали заявление в полицию с требованием привлечь меня к уголовной ответственности по ст. 127 УК РФ («Незаконное лишение свободы»). С их подачи были разосланы ориентировки, в которых было указано, что пропал ребенок. Мне грозила уголовная ответственность… Раздался звонок.
Мне позвонил сотрудник уголовного розыска, я ему объяснила ситуацию, сказала, что ребенок не пропал, он со мной. Нагатинским межрайонным следственным отделом была проведена проверка, в результате материалы дела вернули в ОМВД по району Царицыно. Там было принято постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении меня.
Полицейские оказались намного гуманнее опеки, которая должна печься о детях.
В июле 2019-го пенсионерка решила оспорить решение о лишении ее опекунства и обратилась с жалобой в суд, решением районного суда данное распоряжение было оставлено в силе. А 11 октября 2019 года Нагатинский суд вынес решение о передаче бывшим опекуном мальчика органам опеки и попечительства.
— Спорную сумму, те деньги, что я вносила в качестве коммунальных платежей, в размере 45 тысяч рублей мне постановили вернуть. Что я и сделала, — говорит Ирина Леонидовна.
— Когда судья спросила представителя соцзащиты, почему вы хотите отобрать у Королевой ребенка, она ответила, что «она и дальше будет использовать опеку в корыстных целях».
Но ведь первые 1,5 года, пока не была установлена опека, ребенок находился у меня на полном обеспечении, что называется, «без статуса». Все это время он не получал никаких льгот и выплат. Отдали ребенка и забыли, — говорит Ирина Леонидовна.
— Во временном опекунстве мне отказали, так как на тот момент мать Димы, Катя, не была лишена родительских прав. И только когда она попала в колонию в 2017 году, мне оформили опеку и официально передали ребенка. Я стала как опекун получать 14 тысяч рублей, 16 тысяч составляли ежемесячные выплаты на ребенка.
Районный суд столицы обязал Ирину Леонидовну передать мальчика в детдом. Причем вполне возможно, что сначала Диму поместят в больницу, что может усилить психологическую травму.
В настоящее время Ирина Леонидовна в суде оспаривает решение районного суда об отстранении ее от обязанностей опекуна, а также решение суда о передаче ребенка органам опеки и попечительства. Пока суд да дело. Но точка в деле может быть поставлена и раньше. Органы опеки и попечительства уполномочены выносить решение и могут отменить собственное решение о лишении пенсионерки опекунства.
Есть альтернатива. К Ирине Королевой можно применить меры административного воздействия, если она виновата, можно ее оштрафовать, в конце концов, в пользу ребенка, взыскать с нее ущерб.
Но при этом не забирать ребенка из семьи, где ему хорошо, где его любят и о нем заботятся. Мальчик с рождения не знает, что такое казенный дом. Он домашний ребенок.
Защита имущественных интересов не должна приводить к нарушению прав ребенка на жизнь в семье.
Источник: https://www.mk.ru/social/2019/10/30/babushku-obyazali-otdat-vnuka-v-detdom-za-nepravilnuyu-sdachu-kvartiry.html
Содержание
Верховный суд разъяснил, как решать, с кем жить детям
Верховный суд РФ пересмотрел вердикт своих коллег по делу об определении места жительства четырехлетней девочки и дал важные разъяснения, какие обстоятельства надо учитывать в первую очередь, решая подобные споры.
Деление детей между родителями – один из самых болезненных и юридически сложных судебных процессов, даже несмотря на то, что рассматривают подобные дела наши суды очень часто. По закону, если взрослые не могут жить вместе и не в состоянии договориться, с кем из них останется ребенок, лишь суд имеет право решать, кому отдавать малыша.
Но, как показывает отечественная судебная практика, в подобных спорах зачастую даже люди в мантии не всегда могут вынести юридически выверенное решение по столь острому вопросу. Поэтому толкование законов Судебной коллегией по гражданским делам Верховного суда РФ может оказаться полезным не только для самих судей, но и для граждан.
Дети старше 10 лет смогут ездить в поездах под присмотром проводника
Итак, в районный суд обратился гражданин и попросил оставить его маленькую дочь жить с ним, а не с матерью. Как аргумент в свою пользу истец рассказал свою житейскую ситуацию. Пять лет он жил с женщиной, не регистрируя отношения.
У них за эти годы родилась дочь, которую прописали в его квартире. Когда родители расстались, девочка несколько месяцев в этой квартире жила. Потом мать забрала ребенка. Но истец настаивает, чтобы ребенок жил там, где прописан.
По мнению гражданина, девочке с отцом будет лучше. Так как у него стабильная работа и немалая зарплата. Мать же формально прописана в деревне, но там не живет, а обитает где-то в городе. Да и трудится она сутки через двое. Получает мало. А когда на дежурстве, за ребенком приглядывают чужие люди.
https://www.youtube.com/watch?v=WD_A8h18CRg
Опека отца поддержала и сказала, что у папы достойное жилье, а мать по месту регистрации не проживает. Против просьбы отца была лишь мама маленькой девочки. В итоге районный суд встал на сторону отца. Апелляция это решение не поменяла.
Даже люди в мантии не всегда могут вынести юридически выверенное решение по столь острому вопросу
Мать вынуждена была дойти до Верховного суда РФ. Там возражения ответчицы перечитали, и Судебная коллегия по гражданским делам заявила, что есть основания для отмены всех решений по этому делу, так как коллегия увидела в нем “существенные нарушения норм материального и процессуального права, допущенные судами нижестоящих инстанций”.
Вот как выглядели эти нарушения по мнению Верховного суда РФ.
Мать действительно прописана в деревне и там не живет. Но она, расставшись с отцом девочки, официально вышла замуж за другого и живет с мужем в его квартире, где есть все условия для нормальной жизни ребенка.
Это подтверждает заключение муниципалитета по месту жительства матери.
Верховный суд объяснил, как распределить кредит при разводе
Райсуд, когда решал спор, где будет жить ребенок, исходил из заключения опеки по месту жительства отца и графика его работы. По мнению суда, у отца есть преимущество в жилищно-бытовых условиях. И апелляцию такое мнение устроило. Но – не Верховный суд.
Верховный суд сначала напомнил коллегам Конвенцию о правах ребенка. Там в статье 3 сказано, что во всех действиях в отношении детей независимо от того, предпринимают их государственные или частные учреждения, суды или законодательные органы, первоочередное внимание уделяется обеспечению прав ребенка.
В нашем Семейном кодексе записано, что если родители не договорились о месте жительства ребенка, суд, решая этот вопрос, должен учитывать привязанность малыша к каждому из родителей, братьям или сестрам, личные качества папы и мамы, режим их работы и род деятельности.
По этому поводу прошло специальное заседание Пленума Верховного суда (N 10 от 27 мая 1998 года).
Там было сказано следующее – при раздельном проживании родителей (при этом не важно, состояли они в браке или нет), место жительства ребенка определяется только исходя из его интересов и с обязательным учетом его мнения. Важны нравственные качества окружающих взрослых, условия для жизни и воспитания ребенка.
Названа самая распространенная причина разводов
Верховный суд подчеркнул – юридически значимым и подлежащим доказыванию обстоятельством считается выяснение вопроса, проживание с кем – с папой или мамой – будет наиболее полно соответствовать интересам маленького человека.
По закону (это Гражданский процессуальный кодекс, статьи 67, 71, 195-198) выводы суда о важных для дела фактах должны быть убедительными, со ссылками на правовые акты и не должны быть общими и абстрактными.
В нашем деле они оказались именно такими.
Вот что заметил в этом споре Верховный суд. Оба нижестоящих суда сказали, что рабочий график и зарплата отца “наиболее благоприятны для воспитания ребенка”. При этом о зарплате отца в деле ни слова. Вопрос, может ли он содержать дочь, не исследовался.
Малолетнего ребенка нельзя разлучать с матерью, кроме “исключительных обстоятельств”. Наш суд, решая, где жить девочке, “исключительного обстоятельства” не привел
Мать девочки на момент суда жила с мужем в его квартире. И там, судя по акту обследования, которое сделали работники муниципалитета, есть все условия для жизни и воспитания. Почему суд отдал преимущество отцовским условиям по квартире перед материнскими – непонятно.
Верховный суд подчеркнул – сам факт, что мать не живет по месту прописки в деревне, “не свидетельствует о ненадлежащем выполнении ответчиком своих родительских обязанностей”.
В Конвенции о правах ребенка (статья 12) говорится, что ребенку, способному сформулировать свои взгляды, должно быть обеспечено право свободно их выражать по всем вопросам, которые его затрагивают.
Кому полагаются новые пособия на детей
Ребенку предоставляется возможность высказать мнение в ходе любого судебного или административного разбирательства, если речь идет о вопросах, затрагивающих его интересы.
То же самое говорится и в национальном законодательстве – Семейном кодексе РФ. Мнение ребенка, с кем он хочет жить, спрашивает опека, когда составляет акты обследования жилищных условий. Эти же вопросы вправе задавать учителя или воспитатели детских садов, социальные педагоги, инспекторы по делам несовершеннолетних.
В нашем случае суд опеке такие вопросы не задал. Как и не заинтересовался суд взаимоотношениями девочки с родителями, ее нравственным и психологическим развитием. В акте опеки по месту жительства отца ребенка сказано, что девочке лучше жить с отцом. Но это утверждение ничем не аргументировано.
Верховый суд процитировал Декларацию прав ребенка. В ней сказано, что малолетнего ребенка нельзя разлучать с матерью, кроме “исключительных обстоятельств”. Наш суд, решая, где жить маленькой девочке, ни одного “исключительного обстоятельства” не привел.
Дело Верховный суд велел пересмотреть заново.
Источник: https://rg.ru/2018/01/22/verhovnyj-sud-raziasnil-kak-reshat-s-kem-zhit-detiam.html
«Боюсь, что папа выйдет»: что будет с детьми отцов-убийц
14 ноября подмосковный Солнечногорский суд приговорил бывшего капитана полиции Сергея Гусятникова к девяти годам заключения за убийство жены. Согласно материалам дела, полицейский в порыве ревности нанес своей жене Елене Вербе 48 ножевых ранений, после чего ушел из квартиры, оставив спящего маленького сына наедине с телом матери. Утром, проснувшись, мальчик обнаружил, что мама убита.
Лишать родительских прав человека, убившего мать ребенка и оставившего сына наедине с трупом матери, суд не счел необходимым.
В июне Зеленоградский суд отклонил иск бабушки ребенка, Анны Вербы, о лишении Сергея Гусятникова родительских прав, поскольку на тот момент его еще не признали виновным в убийстве.
Соответственно, он по-прежнему считается отцом несовершеннолетнего, что стало также смягчающим обстоятельством при вынесении приговора.
«Адвокаты со стороны Гусятниковых еще до окончательного решения суда всячески пытались доказать, что он белый и пушистый: и за сыном он приезжал, и на работе о нем только положительно отзываются.
Но факт остается фактом — человек убил мать своего ребенка и уехал на работу, чтобы исколотое ножом тело Елены нашел его малолетний сын! Как такому человеку можно оставлять родительские права?» — возмущалась в беседе с «Газетой.
Ru» мать убитой, Анна Верба.
Анна Верба намерена все же добиться лишения Гусятникова родительских прав, поскольку официально доказано, что он совершил преступление против матери ребенка. В данном случае, отмечает адвокат Виктория Данильченко, ей стоит прибегнуть к помощи не только органов опеки, но и государства в лице прокурора.
«В данном случае есть все основания лишить мужчину родительских прав и имеет смысл довести ситуацию до конца», — считает Данильченко.
Анна Верба уверена, что не довести дело до конца она просто не имеет права — о своем отце ребенок теперь даже вспоминать боится и называет его только «папаша» или Гусятников.
«Когда он узнал от нас по случайности, что отца приговорили к 9 годам заключения, первом вопросом ребенка стал — почему так мало? Он боится возвращения отца и часто вслух рассуждает, что же будет, когда он выйдет из тюрьмы. Даже малыш открыто боится, что он придет убивать и его. Он также часто говорит, что рад тому, что не лег спать с мамой в ту ночь, при этом повторяя мне: «Тогда бы у тебя и внука не было!», — добавляет Верба.
После произошедшего мальчика отправили жить к родным Гусятникова, которые впоследствии активно препятствовали свиданиям внука с бабушкой со стороны матери. Лишь в марте Анна Верба добилась опекунства над внуком.
«Внука ко мне привезли в тот же день, сразу после обнаружения тела. Первое, что он мне сказал: «Бабушка, ты только не плачь! Мама немного порезалась и сейчас она с врачами». Свои эмоции мне даже сложно описать.
В тот же вечер его увезли в Солнечногорское отделение, чтобы опросить вместе с родственниками со стороны отца. После этого ребенка забрали к ним и отказались мне отдавать.
Добиться опекунства над внуком я смогла только в марте – причем Гусятниковы всячески этому препятствовали. Сейчас мальчик живет со мной», — рассказала Верба.
При этом родственники со стороны отца продолжают бороться с матерью убитой женщины — родная сестра Гусятникова подала в Зеленоградский суд иск о лишении Анны Вербы опеки над внуком. Суд этот иск отклонил, однако женщина подала апелляцию, которую Мосгорсуд рассмотрит 20 ноября.
«Я хочу, чтобы просто это все поскорее закончилось. Я понимаю, что моего ребенка уже не вернешь – пусть хотя бы внука оставят в покое!», — заключает Анна Верба.
«Никакой приговор не вернет рук»
Буквально на следующий день после приговора Гусятникову Серпуховской суд Подмосковья приговорил Дмитрия Грачева, который в декабре прошлого года отрубил своей 25-летней жене кисти обеих рук, к 14 годам колонии строго режима. В качестве компенсации морального ущерба Грачев обязан выплатить бывшей жене 2 млн рублей, учитывая, что потерпевшая сторона просила в четыре раза больше — 8,2 млн рублей.
История получила широкий резонанс: про трагедию молодой мамы двоих детей рассказывали федеральные СМИ, в соцсетях появились группы поддержки Маргариты Грачевой, где пользователи отправляли средства на лечение и покупку протеза. В короткий срок удалось собрать около 6 млн рублей, на которые девушка смогла отправиться в Германию и установить там бионический протез, управляемый импульсами мозга напрямую.
Но больше всего девушка хотела другого: лишить бывшего мужа родительских прав. И сделать это оказалось непросто. Суд долго не соглашался вынести решение – сначала устанавливали вменяемость Грачева, затем ждали разрешения по существу уголовного дела в отношении убийцы.
Для Маргариты Грачевой и ее родных вся череда заседаний, разрешавшихся не в их пользу, стала тяжелым испытанием. Ранее молодая женщина говорила, что бывший муж слал ей через знакомых весточки из изолятора, угрожал после отсидки вернуться и отомстить. Именно поэтому для Грачевой было особенно важно хотя бы лишить его родительских прав, чтобы обезопасить детей.
«Мы не понимаем, что происходит, — рассказывала сайту kp.ru мама Риты Инна Шейкина еще до окончательного решения суда. — Человек признает, что он отрубил жене руки, что он готовился к этому. То есть его преступление даже не нужно будет доказывать.
Но судья не видит в этом оснований для лишения родительских прав человека, который несколько часов пытал мать своих детей. Судья не хочет брать на себя никакой ответственности, хотя здесь ведь все очевидно.
Нам с самого начала юристы объяснили, что если у подсудимого на иждивении несовершеннолетние дети, приговор априори не может быть суровым».
Тем не менее, Грачева все-таки добилась того, чтобы отец больше не имел никакого доступа к детям.
«Двадцать седьмого сентября 2018 года Серпуховской суд удовлетворил исковые требования М. Грачевой о лишении родительских прав Д. Грачева в отношении несовершеннолетних детей», — сообщили РИА «Новостям» в пресс-службе Серпуховского суда Подмосковья.
Сейчас Маргарита живет в Серпухове с мамой и двумя сыновьями и старается вернуться к нормальной жизни. Ей приходится нелегко, но на помощь приходит мама. Также, как заявляют юристы, девушка может рассчитывать на помощь сотрудников соцзащиты.
«В ситуации с Маргаритой Грачевой, ее инвалидность не означает, что она не может ухаживать за своими детьми — никто не в праве лишить ее родительских прав.
Также в полной мере она может рассчитывать на содействие со стороны работников соцзащиты, которые должны приходить к ней и оказывать необходимую помощь», — заявил «Газете.
Ru» советник Уполномоченного при Президенте РФ по правам ребенка Алексей Рожин.
Несмотря на то, что девушка добилась своего, а изверг-муж оказался за решеткой на 14 лет, спокойствия ей это не прибавляет – она по-прежнему переживает за свою жизнь и жизнь своих детей.
«Никакой приговор не вернет рук, мне жить теперь с этим всю жизнь. Это еще не конец: он будет подавать апелляцию, так что впереди еще один судебный этап. Я хотела бы максимально возможного наказания — пожизненного, но я понимаю, что по этим статьям такого срока нет», – сказала Грачева журналистам.
Тело мамы в чемодане
В сентябре 2018 года произошло еще одно резонансное дело – также при участии мужчины, убившего жену и оставившего без матери двух малолетних детей.
Все началось с того, что в правоохранительные органы обратился мужчина с заявлением о внезапном исчезновении своей 37-летней дочери, проживавшей в Чебоксарах с мужем и двумя маленькими детьми.
По словам мужчины, о ней не было слышно с предыдущего вечера, учитывая, что она не собиралась беспричинно и на длительное время уезжать в неизвестном направлении.
Преступление было раскрыто в кратчайшие сроки. Все выяснилось при просмотре видеозаписей с камер видеонаблюдения, установленных во дворе дома, где проживала семья. Тогда же следствие установило, что мужчина, похожий на мужа пропавшей женщины, около десяти часов вечера вынес из подъезда большой чемодан и положил его в такси.
В связи с этим 44-летнего мужчину немедленно доставили для допроса в отделение, где он и признался в убийстве супруги, также указал место сокрытия тела. В ходе осмотра места происшествия из-под земли достали чемодан, в котором находилось тело потерпевшей с признаками насильственной смерти и оставшейся на шее веревкой.
Как рассказал сам мужчина, ссора между ним и женой произошла из-за алкоголя, а также «на почве личных неприязненных отношений в связи с предстоящим расторжением их брака». В ходе ссоры он нанес жене несколько ударов руками по голове, а затем задушил ее веревкой. После этого поместил тело в дорожный чемодан, отвез его на такси в лес и закопал.
В настоящее время мужчина находится под стражей – в отношении него возбуждено уголовное дело по статье «Убийство», расследование продолжается. Добавим также, что обвиняемый ранее трижды привлекался к уголовной ответственности: в последний раз суд приговорил его к 14 годам заключения по статье «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах». Из тюрьмы убийца вышел только в 2011 году.
Теперь ему грозит новое тюремное заключение, а вот что будет с двумя малолетними детьми, остается неясным: предполагается, что опекунство будет оформлено на дедушку, отца погибшей женщины.
По словам юристов, в таких случаях одним из основных вариантов является установление опеки над детьми кем-то из родственников.
Если таковых нет, то органы опеки и попечительства создают комиссию и определяют ребенка в детдом.
«Если же ребенок достигает совершеннолетия до момента, когда его родитель выйдет на свободу, то он покидает детский дом и живет самостоятельно. Если же отец или мать, не лишенные родительских прав, освобождаются до того, как их ребенку исполнилось 18 лет, они могут забрать его из детского дома», — рассказала адвокат Данильченко.
Иным способом решения проблемы является усыновление, что означает, что ребенок будет направлен не на временное воспитание, а на постоянное проживание в семье. При этом, как отмечает адвокат, права и обязанности усыновленного ребенка приравниваются к правам и обязанностям родных детей, чего нет при оформлении опеки.
Что касается государственной поддержки, то дети-сироты и дети, оставшиеся без попечения родителей, имеют преимущество при поступлении в вузы, бесплатную медицинскую помощь, содействие в трудоустройстве, освобождение от уплаты госпошлины за выдачу паспорта и некоторые другие льготы.
Дети-сироты имеют также право на получение страховой или социальной пенсии по случаю потери кормильца, на выплаты при обучении и некоторые другие выплаты.
Кроме того, предусмотрен порядок предоставления жилья детям-сиротам, который устанавливается региональным и муниципальным законодательством.
Источник: https://www.gazeta.ru/social/2018/11/15/12060271.shtml
На что имеют право сотрудники опеки? Из-за чего они могут забрать детей? Отвечает президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская
Многие родители подвержены фобии, связанной с органами опеки: придут люди, увидят, что на полу грязно, найдут синяк у ребенка и заберут его в детский дом. «Медуза» попросила президента фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елену Альшанскую рассказать, на что имеют право сотрудники опеки и какими критериями они руководствуются, когда приходят в семью.
Вообще закон предполагает только один вариант «отобрания» ребенка из семьи не по решению суда. Это 77-я статья Семейного кодекса, в которой описывается процедура «отобрания ребенка при непосредственной угрозе его жизни или здоровью».
Только нигде вообще, ни в каком месте не раскрывается, что называется «непосредственная угроза жизни и здоровью». Это решение полностью отдают на усмотрение органов. И в чем они эту угрозу усмотрят — их личное дело.
Но главное, если все же отобрание происходит, они должны соблюсти три условия. Составить акт об отобрании — подписанный главой муниципалитета. В трехдневный срок — уведомить прокуратуру. И в семидневный срок подать в суд на лишение либо ограничение прав родителей.
То есть эта процедура вообще пути назад для ребенка в семью не предусматривает.
Если сотрудникам опеки непонятно, есть непосредственная угроза или нет, но при этом у них есть какие-то опасения, они ищут варианты, как ребенка забрать, обойдя применение этой статьи.
Также на поиски обходных путей очень мотивирует необходимость за семь дней собрать документы, доказывающие, что надо семью лишать или ограничивать в правах.
И мороки много очень, и не всегда сразу можно определить — а правда за семь дней надо будет без вариантов уже требовать их права приостановить? Вообще, никогда невозможно это определить навскидку и сразу, на самом деле.
Как обходится 77-я статья? Например, привлекается полиция, и она составляет акт о безнадзорности — то есть об обнаружении безнадзорного ребенка. Хотя на самом деле ребенка могли обнаружить у родителей дома, с теми же самыми родителями, стоящими рядом. Говорить о безнадзорности в этом смысле невозможно.
Но закон о профилактике беспризорности и безнадзорности и внутренние порядки позволяют МВД очень широко трактовать понятие безнадзорности — они могут считать безнадзорностью неспособность родителей контролировать ребенка.
Полицейские могут сказать, что родители не заметили каких-то проблем в поведении и здоровье ребенка или не уделяют ему достаточно внимания — значит, они не контролируют его поведение в рамках этого закона. Так что мы можем составить акт о безнадзорности и ребенка забрать.
Это не просто притянуто за уши, это перепритянуто за уши, но большая часть отобраний происходит не по 77-й статье. Почему полиция не возражает и не протестует против такого использования органами опеки? Мне кажется, во-первых, некоторые и правда считают, что безнадзорность — понятия такое широкое.
Но скорее тут вопрос о «страшно недобдеть», а если и правда с ребенком что-то случится завтра? Ты уйдешь, а с ним что-то случится? И ответственность за это на себя брать страшно, и есть статья — за халатность.
Второй, тоже очень распространенный вариант — это добровольно-принудительное заявление о размещении ребенка в приют или детский дом, которое родители пишут под давлением или угрозой лишения прав. Или им обещают, что так намного проще будет потом ребенка вернуть без лишней мороки. Сам сдал — сам забрал.
Самое удивительное и парадоксальное, что иногда получается, что, выбирая другие форматы, органы опеки и полиция действуют в интересах семьи и детей.
Потому что, если бы они все-таки делали акт об отобрании, они бы отрезали себе все пути отступления — дальше по закону они обязаны обращаться в суд для лишения или ограничения родительских прав. И никаких других действий им не приписывается.
А если они не составляют акт об отобрании, то есть всевозможные варианты, вплоть до того что через несколько дней возвращают детей домой, разобравшись с той же «безнадзорностью». Вроде «родители обнаружились, все замечательно, возвращаем».
Опека никогда не приходит ни с того ни с сего. Никаких рейдов по квартирам они не производят. Визит опеки, как правило, следует после какой-то жалобы — например, от врача в поликлинике или от учителя.
Еще с советских времен есть порядок: если врачи видят у ребенка травмы и подозревают, что тот мог получить их в результате каких-то преступных действий, он обязан сообщить в органы опеки.
Или, например, ребенок приносит в школу вшей, это всем надоедает, и школа начинает звонить в опеку, чтоб они приняли там какие-то меры — либо чтобы ребенок перестал ходить в эту школу, либо там родителей научили мыть ему голову. И опека обязана на каждый такой сигнал как-то прореагировать.
Формально никаких вариантов, четких инструкций, как реагировать на тот или иной сигнал, нет. В законе не прописаны механизмы, по которым они должны действовать в ситуациях разной степени сложности.
Скажем, если дело во вшах, стоило бы, например, предложить школьной медсестре провести беседу с родителями на тему обработки головы. А если речь о каком-то серьезном преступлении — ехать на место вместе с полицией.
Но сейчас на практике заложен только один вариант реакции: «выход в семью».
О своем визите опека обычно предупреждает — им ведь нет резона приходить, если дома никого нет, и тратить на это свой рабочий день. Но бывает, что не предупреждают. Например, если у них нет контактов семьи. Или просто не посчитали нужным. Или есть подозрение, что преступление совершается прямо сейчас. Тогда выходят, конечно, с полицией.
Поведение сотрудников опеки в семье никак не регламентировано — у них нет правил, как, например, коммуницировать с людьми, надо ли здороваться, представляться, вежливо себя вести.
Нигде не прописано, имеет ли сотрудник право, войдя в чужой дом, лезть в холодильник и проверять, какие там продукты.
С какого такого перепугу, собственно говоря, люди это будут делать? Тем более что холодильник точно не является источником чего бы то ни было, что можно назвать угрозой жизни и здоровью.
Почему это происходит и при чем тут холодильник? Представьте себя на месте этих сотрудников. У вас написано, что вы должны на глазок определить непосредственную угрозу жизни и здоровью ребенка.
Вы не обучались специально работе с определением насилия, не знаток детско-родительских отношений, социальной работы в семье в кризисе, определения зоны рисков развития ребенка. И обычно для решения всех этих задач уж точно нужен не один визит, а намного больше времени.
Вы обычная женщина с педагогическим в лучшем случае — или юридическим образованием. Вот вы вошли в квартиру. Вы должны каким-то образом за один получасовой (в среднем) визит понять, есть ли непосредственная угроза жизни и здоровью ребенка или нет.
Понятно, что вряд ли в тот момент, когда вы туда вошли, кто-то будет лупить ребенка сковородкой по голове или его насиловать прямо при вас. Понятно, что вы на самом деле не можете определить вообще никакой угрозы по тому, что вы видите, впервые войдя в дом.
У вас нет обязательств привести специалиста, который проведет психолого-педагогическую экспертизу, поговорит с ребенком, с родителями, понаблюдает за коммуникацией, ничего этого у вас нет и времени на это тоже. Вам нужно каким-то образом принять правильное решение очень быстро.
И совершенно естественным образом выработалась такая ситуация, что люди начинают смотреть на какие-то внешние, очевидные факторы. Вы не понимаете, что смотреть, и идете просто по каким-то очевидным для вас вещам, простым: грязь и чистота, еда есть — еды нет, дети побитые — не побитые, чистые — грязные.
То есть по каким-то абсолютно очевидным вещам: у них есть кровать — или им вообще спать негде, и валяется циновка на полу, то есть вы смотрите на признаки, которые на самом деле очень часто вообще ни о чем не говорят.
Но при этом вы поставлены в ситуацию, когда вы должны принять судьбоносное решение в отсутствие процедур, закрепленных экспертиз, специалистов, вот просто на глазок и сами.
Пустые бутылки под столом? Да. Значит, есть вероятность, что здесь живут алкоголики. Еды в холодильнике нет? Значит, есть вероятность, что детям нечего есть и их морят голодом.
При этом в большинстве случаев все-таки сотрудники органов опеки склонны совершенно нормально воспринимать ситуацию в семье, благоприятно. Но у них есть, конечно, какие-то маркеры, на которые они могут вестись, на те же бутылки из-под алкоголя например.
Риск ошибки при такой вот непрофессиональной системе однозначно есть. Но вообще эти сотрудники — обычные люди, а не какие-то специальные детоненавистники, просто у них жуткая ответственность и нулевой профессиональный инструмент и возможности.
И при этом огромные полномочия и задачи, которые требуют очень быстрого принятия решений. Все это вкупе и дает время от времени сбой.
Если говорить о зоне риска, то, конечно, в процентном отношении забирают больше детей из семей, где родители зависимы от алкоголя или наркотиков, сильно маргинализированы. В качестве примера: мама одиночка, у нее трое детей, ее мама (то есть бабушка детей) была алкогольно зависимой, но вот сама она не пьет.
Уже не пьет, был период в молодости, но довольно долго не пьет. И живут они в условиях, которые любой человек назвал бы антисанитарными. То есть очень-очень грязно, вонь и мусор, тараканы, крысы бегают (первый этаж).
Туда входит специалист органа опеки, обычный человек, ему дурно от того, в каких условиях живут дети, и он считает, что он должен их спасти из этих условий.
И вот эти антисанитарные условия — это одна из таких довольно распространенных причин отобрания детей. Но внутри этой грязной квартиры у родителей и детей складывались очень хорошие, человеческие отношения. Но они не умели держать вот эту часть своей жизни в порядке.
По разным причинам — по причине отсутствия у мамы этого опыта, она тоже выросла в этой же квартире, в таких же условиях, по причине того, что есть какие-то особенности личности, отсутствия знаний и навыков.
Конечно, очень редко бывает так, что опека забирает ребенка просто вообще без повода или вот таких вот «видимых» маркеров, которые показались сотрудникам опеки или полиции значимыми.
в СМИ и обыденное мнение большинства на эту тему как будто делят семьи на две части. На одном краю находятся совершенно маргинальные семьи в духе «треш-угар-ужас», где родители варят «винт», а младенцы ползают рядом, собирая шприцы по полу.
А на другом краю — идеальная картинка: семья, сидящая за столиком, детишки в прекрасных платьях, все улыбаются, елочка горит. И в нашем сознании все выглядит так: опека обязана забирать детей у маргиналов, а она зачем-то заходит в образцовые семьи и забирает детей оттуда.
На самом деле основная масса случаев находится между этими двумя крайностями. И конечно, ситуаций, когда вообще никакого повода не было, но забрали детей, я практически не знаю. То есть знаю всего пару таких случаев, когда и внешних маркеров очевидных не было, — но всегда это была дележка детей между разводящимися родителями.
А вот чтобы без этого — не знаю. Всегда есть какой-то очевидный повод. Но наличие повода совсем не значит, что надо было отбирать детей.
В этом-то все и дело. Что на сегодня закон не предусматривает для процедуры отобрания обратного пути домой. А в рамках разбора случаев не дает четкого инструмента в руки специалистам (и это главное!), чтобы не на глазок определить экстренность ситуации, непосредственность угрозы.
И даже тут всегда могут быть варианты. Может, ребенка к бабушке пока отвести. Или вместе с мамой разместить в кризисный центр на время. Или совсем уж мечта — не ребенка забирать в приют из семьи, где агрессор один из родителей, а этого агрессора — удалять из семьи.
Почему ребенок становится зачастую дважды жертвой?
Надо менять законодательство. Чтобы не перестраховываться, не принимать решения на глазок. Чтобы мы могли защищать ребенка (а это обязательно надо делать), не травмируя его лишний раз ради этой защиты.
Записал Александр Борзенко
Источник: https://meduza.io/feature/2017/01/26/na-chto-imeyut-pravo-sotrudniki-opeki-iz-za-chego-oni-mogut-zabrat-detey